Как известно, Церковь на Колыме была ликвидирована в первые пятнадцать лет после октябрьской революции. И до сих пор официальная история Магаданской области не знает свидетельств о церковной жизни на советской Колыме. Не знала… Членам Общества любителей церковной истории Северо-Востока России удалось разыскать свидетеля церковного подполья послевоенного Магадана. Трудно поверить, но в одной из столиц ГУЛАГа, на Колыме, с ее «Черными камнями» и невыносимыми «Колымскими рассказами» билось сердце Православия – приносилась Бескровная Жертва, тайно совершалась Божественная Литургия. Публикуем беседу с Любовью Алексеевной Рудовой, рассказавшей нам о своем детстве и жизни православной общины в Магадане 50-х.
— Давайте начнем с того, что вы представитесь и расскажете немножко о себе, о своих родителях.
— Я – Рудова Эльвира (в крещении – Любовь) Алексеевна, родилась в Магадане. Маму привезли сюда в тридцать восьмом, точно не знаю за что, по какому-то доносу. На Украине в Елизаветграде (ныне Кировоград) есть большой завод сельскохозяйственных машин, и мой дед был владельцем этого завода. Деда расстреляли в спину на мосту. Воспитывала маму ее бабушка – преподаватель химии, она в то время преподавала. Мама в Кировограде закончила медицинское училище, потом она попыталась поступить в медицинский институт, и ее оттуда привезли сюда в Магадан. Дали пять лет. Бабушка ездила в Москву к Калинину, беседовала с ним, бабушка у нас была боевая женщина. Маме два года убрали, а потом их опять прибавили, поэтому про маму я знаю подробно. А вот про папу… то, что его посадили в 34 году, это я знаю; то, что он отбывал наказание на приисках, тоже знаю, а за что посадили – дома никогда никаких разговоров не велось. Папа пока был жив, мы его «пытали», и внучки подросли, спрашивали, и я уже взрослая была, спрашивала: «Папа, ну скажи все-таки о своих родных, кто они, что они?» Но он отвечал: «Надо будет, они тебя сами найдут». Меня никто не находит, и я, судя по всему, никому не нужна (смеется).
— А вы родились уже после их заключения?
— Да, у них закончился срок, они познакомились в Магадане, мама работала в детском садике № 4 в Нагаево, был такой. Папочка работал в морском порту. Его постоянно с работы увольняли. Вот если взять его трудовую книжку и посмотреть, то в его трудовой книжке написано – образование начальное, а он был маркшейдером, великолепно владел английским языком, знал музыкальную грамоту. Но когда мы были детьми, мы этим не интересовались, а родители о прошлой жизни ничего не рассказывали. И вот, это уже в 80-м году – за год до его смерти, я была у него и спрашиваю: «Папа, ну когда же ты все-таки родился? Скажи нам точную дату твоего рождения». А он говорит: «Я Алексей. Какая еще дата? Алексей – день Ангела – вот моя дата». И вы знаете, когда я забыла день его Ангела, мне снится сон – он берет мою руку и ведет меня в сторону церкви. Утром подскакиваю с кровати – 30 марта, у папы моего день Ангела, надо быстренько бежать в Храм.
— Скажите, а в семье у вас были какие-то разговоры о вере, о Боге, или все это было скрыто?
— У нас дома был Святой угол. В переднем углу стояла икона Матери Божией «Троеручница» и Святителя Николая Чудотворца. Когда увидела в церковной лавке похожую икону, я ее «схватила» и принесла домой, она у меня здесь. И у крестной моей была икона «Владимирская». Она тоже никогда не скрывала, что верующая, в переднем углу у нее была эта икона и еще икона Серафима Саровского. Крестная жила не с нами. Вы знаете, она была в прислугах.
— У начальника?
— Ее посадили за веру, это уже абсолютно точно, но она не монахиня. Она работала при монастыре. Знаете, в то время все, кто стоял во главе Магадана, в прислуги брали именно церковных людей. У бывшего тогда прокурора тех лет в 50-х годах в прислугах была монахиня Степанида – Стеша, так ее моя крестная называла. А моя крестная воспитывала двух девочек, дочерей Горчакова Василия. Он ходил в Находку в летнюю навигацию и привозил сюда товары, а зимовал он там, поэтому с девочками была она. А потом он женился второй раз и из Находки привез жену. Тогда крестная переселилась, ей уголочек выделили в большом бараке на улице Приморской, и она жила там – спала она у себя в бараке, а днем была у него. Ее звали Мавра Дмитриевна Богатова, она из Саратовских крестьян.
— Она здесь умерла?
— Нет, она умерла в Домодедово, в Подмосковье. Она жила в Рыбине, а потом в Домодедово. Но у нее своего места жительства не было, поэтому ее православные люди к себе пристраивали. Вот она в последний год прожила в Домодедово. В Рыбине я у нее была. А в Домодедово уже нет. В 76-м году она умерла.
— Вам приходилось в школе терпеть какие-то притеснения за веру?
— Нет. Мы здесь все-таки были на окраине. Город делился тогда на «город» и «Нагаево». Мы были нагаевские. Я даже крестик носила, а сняла крестик в институте. Но в классе посмеивались надо мной, крестик на веревочке же, это мы сейчас на цепочке серебряной крестик надеваем. У нас девочка-атеистка Галя все пыталась вытащить, снять этот крестик, потрогать его пыталась. Смеялась над тем, что я ношу крестик.
— А учителя как реагировали?
— Учителя спокойно реагировали. Не знаю, я вот в 3-й школе училась, все вполне спокойно было. И знали, что священник был — Владыка Палладий, он ходил в облачении и не носил цивильной одежды. И все это спокойно.
— Расскажите немножко о Владыке Палладии, он здесь «сидел», а потом просто жил или как?
— Он был осужден и сослан на Колыму. Я не знаю, как он попал в Магадан, но знаю, что он был на Эльгене вместе с Владыкой Димитрием, потом их прислали на поселение. Владыка Палладий на свободном поселении был. Он жил на берегу Охотского моря в домике. И в памяти Владыка мне запечатлелся – он сидит на каком-то самодельном стуле в своей одежде и смотрит за горизонт. У меня с братом было задание – собирать ракушки для кур. Владыка нам помогал. А помогал Владыка необычно: рано утром встанет и соберет ракушки в кучки, а мы с братом Колей – он крестник его – уже эти ракушки домой относили, уже не нужно было по берегу ходить.
— Это было в Нагаево, дом этот сохранился?
— Да, это было на берегу Нагаевской бухты, дом не сохранился. Лощина осталась. А еще Владыка рыбу ловил, и часть улова обязательно раздаст. Мне вот рассказывали, как он познакомился с моей крестной. Здесь было тяжело жить – холод, надо было топить печь… А для того, чтобы ее затопить, нужны дрова, а где их возьмешь? Нужно идти на сопку собирать стланик. И как-то она обнаружила, что у нее под дверью стала появляться вязанка хвороста. Кто кладет вязанку, она не знает. Раз вязанку взяла, второй раз взяла, а в третий раз решила выследить, кто ей помогает – а это Владыка ей приносил хворост и складывал у порога. А уж по его принципу потом поступала и она. Так случилось, что мой папа долгое время не мог на работу устроиться. Денег нет, а нас кормить надо. Вот сидит моя мама и плачет: «Господи помоги мне, не знаю, ну хоть бы кусочек хлеба кто подал бы». И как в сказке – дверь открывает, а на пороге – миска и пирожки печеные, теплые-теплые. Взять боится, а потом видит, что никто не идет за ними, и тогда только забирает их. Это крестная нам помогала. В общем-то, я так думаю, влияние на маму и папу в плане веры оказала моя крестная. Все дети, кто Нагаевские, у нее крестниками были, и мы ее называли Маврушей. Она нас водила на сопку, мы собирали ягоды, грибы, по дороге сказки рассказывала. А потом возвращались домой, и она нас раздавала родителям. Редкие люди.
— А фамилию Владыки Палладия вы знаете?
— Я знаю фамилию Владыки, потому что я получала переводы от него. Шерстенников Павел Александрович. Я поехала учиться в Ленинград и первый раз на первом курсе, где-то во втором семестре на Пасху получила от него перевод 500 рублей. И потом пошли переводы регулярно ко всем праздникам – Рождеству, Крещению, Пасхе, обязательно к началу учебного года. А в 61-м году он мне прислал 40 рублей и открытку, извинился, что не может прислать больше, потому что Ю.А. Гагарин летал в космос, и, кажется, Церковь обложили дополнительным налогом. С тех пор я стала получать от него 40 рублей и благословение еще. Он был очень добрый, глаза у него были очень добрые. Я не знаю, какого он года рождения. Небольшого роста, худощавый, необыкновенно добрый.
— Он тогда где служил?
— В Саратове… Я переводы из Саратова получала.
— Владыка Палладий присылал вам письма, наставления?
— Нет, только переводы и открытки. Открытка поздравительная и перевод следом за открыткой. В доме у нас по благословению Владыки Палладия в строгий пост разрешалась рыба. И я вот этим благословением пользовалась очень долго. Потом несколько постов строгих выдерживала, а сейчас опять нарушаю. Тяжело работать – и на овощах. А вот крестная – она нет, она худела очень сильно, прозрачная была, но выдерживала.
— В каком году вы потеряли связь с Владыкой Палладием?
— В 70-х годах он был еще жив, но я вышла замуж, своя жизнь, он о себе не напоминал, но молился. По молитвам этим я и живу, и вообще у меня в жизни было много вещей, которых я не сделала, которые, возможно, оказали на мою жизнь много хорошего, но… если бы молодость знала, если бы старость могла…
— А кроме Владыки Палладия еще из священнослужителей здесь кто-нибудь был?
— Отец Николай. У него на материке были дети, была жена, но его долго не выпускали почему-то отсюда. Дольше всех не выпускали. А больше я никого не знаю.
— Каким он был внешне?
— Русый, высокий очень, широкоплечий. Как благословит! Как руку вложит (смеется)!..
— Владыка Палладий, отец Николай – чем они жили? Работали?
— Владыка не работал, я не знаю, чтобы он работал. Он жил тем, что на берегу моря ловил рыбу. Вы знаете, тогда жили как в общежитии, где все за одного, вот этот принцип срабатывал великолепно. Они друг другу помогали, кто, чем мог. Вот я могу дрова принести – я их приношу. Вижу, что кто-то голодает – я пирожки принесу. Если я могу помочь лежачему больному, то буду сидеть столько, сколько надо, с больным. Вот такое братство. Но я не помню, чтобы Владыка работал.
— А отец Николай?
— Отец Николай работал, по-моему. сторожем, а больше никем не мог.
— Скажите, Вам что-нибудь известно о богослужениях этого периода?
— В Нагаево был дом, в котором совершались Таинства — и крестили, и исповедовали, и венчали. Дом был небольшой, приземистый, построенный из досок от ящиков, он ничем не отличался от других. Несколько маленьких комнат и одна большая комната — иконостас сверху донизу заставлен иконами, и по бокам тоже иконы.
— Вы сейчас смогли бы узнать место, где стоял этот домик, или это уже трудно?
— Вы знаете, я очень хорошо помню… вот баня, столовая, потом она стала называться пельменной, это улица Октябрьская, а вот внутрь немножко пройти — дорога там была и много-много домиков – вот он один из тех. Один, два… третий, по-моему…
— А кто был хозяином этого дома, вы знаете?
— Нет, не знаю. Я думаю, что его купили или построили сосланные монахини. Они там и готовили, и служили. Тут было много сосланных монахинь, но, как только умер Иосиф Виссарионович, они стали постепенно разъезжаться. В 55-м году Владыка Палладий уехал на «материк». Остался после него отец Николай. Он до 60-х годов в этом доме служил. Детей на службы в этот домик-храм брали очень редко, я вот могу по пальцам сосчитать, сколько раз я там была. И на тех службах, что я была, читали молитвы и пели только женщины. Но службы и литургии в этом домике совершались. У нас дома на Пасху всегда все освященное было, в шесть часов утра стол уже накрыт, все сидят за столом, благословение получено — разговляйтесь.
— Эти богослужения были тайные?
— Тайные. Так, чтобы никто не увидел, не услышал.
— Сколько вам было лет, когда вы бывали в этом храмике?
— Лет 6-8. Там было много людей, но все были свои, всех объединяла вера. А посторонних там не было. Я думаю, что многие, прожив всю жизнь в Магадане, и не знали, что был такой дом.
— Скажите, а как закончился этот Храм, с чем это было связано?
— А связно было с тем, что все, кто был осужден, они освободились, и каждый возвращался на свое место.
— Как вы жили в промежуток, когда нельзя было ни причаститься, ни исповедоваться?
— Вы знаете, жила, как все люди — не причащалась и не исповедовалась. Но я всегда говорю, что все, что заложено в семье, оно через много-много лет возвращается. Человек возвращается на то, что ему было заложено в детстве. Может, это я только по себе так сужу, я не знаю. Но я знаю, что и брат мой, и я — православные, и потом, там внутри какой-то страх есть, что тебе за все плохое придется ответить — вот это держит. Поэтому, когда начали открываться храмы – тут уже спокойно и смело стали ходить в Церковь.
— Расскажите о книгах, какая-нибудь литература была, или вообще ничего не было — все на память учили?
— Знаете, литература была. У нас дома было Евангелие, молитвослов. Присылали мои крестники из Москвы. Только после того, как я приехала из института, Евангелия почему-то не стало. Я вот такой случай помню. Поехала я в отпуск в Москву, к своим родственникам, и у меня мысль была: «Евангелие почитать, Евангелие почитать…». А потом я увидела у Вики Евангелие 189… года, и думаю: вот если бы у меня было такое Евангелие, я бы каждый день читала по главе. А так у меня сил не хватает, и вообще времени не хватает. И вот сижу вечером, читаю закон Божий, заходит Виктория и говорит: «Любушка, вот Евангелие, ну кому я отдам его, никто читать не будет, возьми его себе». И вот у меня Евангелие появилось, и я стала читать по главе каждый день. Вот уже девять лет с лишним. Потом я узнала, что его нашли на свалке – дом снесли, и оно оказалось на свалке. Свояк – родственник по мужу, это Евангелие нашел и принес домой.
— Спасибо огромное. И последний вопрос: вы упоминали про Крест..
— Да, про него рассказала Ефимия Николаевна Нагорная, она тут отбывала срок, но она за колоски отбывала, а потом уехала на Украину. Мы с ней переписывались. И когда я ей сообщила, что в Магадане заложили церковь, она меня спрашивала: «Где? В каком месте?». Узнав, что Храм будет стоять рядом с кладбищем, ближе к больнице, рассказала про крест. По ее рассказу, на месте, где сейчас стоит Храм Святого Духа, долго лежал большой железный крест. Кто положил – никто не знает, как он там появился – тоже никто не знает, но потом его убрали. Этот крест отнесли и опустили в море — напротив маяка. Может, использовали как якорь или строительный материал. Но там, на дне лежит крест. Многие магаданцы слышали и знают, что в 47-м году в Нагаевской бухте взорвался пароход с аммоналом. Я уже говорила, что мы жили в Нагаево у самого синего моря, и когда штормило, дома был слышен шум волны. Мама всегда боялась, что наш дом снесет сильной волной. И этот взрыв – потрясающей силы был взрыв, а город устоял, и только стекла полетели в квартирах, домах. А так все осталось на месте, и наш дом устоял, и все остались живы. Многие говорили, что город спас этот крест.
— Какой это крест был?
— Это был железный крест – как церковный, православный.
— Возможно купольный крест одного из дореволюционных храмов…
Беседовал священник Евгений Беляков.
(39)